Сказки о рыбаках и рыбках - Страница 26

У Валентина колюче, будто от воткнутой сапожной иглы, заболело сердце.

Эдик стоял рядом, стукая по ноге, как дубинкой, опущенным автоматом, и тоже смотрел на петли. Потом шепотом сказал:

— Они трижды устраивали «репетицию». И давали в эфир… Выведут, поставят на скамью, наденут петлю, а диктор ихний вещает в микрофон: «Если не выполните наши условия, будет так…» И толкали скамейку. Не совсем, а для испуга…

— Откуда знаешь? — сумрачно спросил Валентин. Кроме сердца, болела рука и очень тяжело было держать на локтевом сгибе снаряженный диском «Б-1».

— Они, гады, все это на пленку записали, майор видел на мониторе… Говорит, заложники держались ничего, спокойно. И даже мальчик… Только под петлей начинал плакать. Сперва тихонько, а потом взахлеб. Каждый раз…

— Заткнись, Эдик, пожалуйста… — выдавил Валентин.

Петли были очень белые на темно-синем фоне. Словно строчка из четырех нолей на громадном дисплее, только третий ноль сбился, потому что барахлил регулятор строк…

Те, кто удерживали заложников и не успели уйти, лежали теперь в соседней комнате. Пожилые бородачи в полосатых, как матрасы, халатах и молодые ребята студенческого вида. Словно спали, свалившись кто где. И два мальчика. Один, лет четырнадцати, лежал ничком, приткнув голову к локтю бородача. А другой, совсем пацаненок — смуглый, с аккуратной школьной стрижкой — на спине. В мятых подвернутых брючатах, с марлевой нашлепкой на окровавленной щиколотке, в грязной белой рубашонке. Она была расстегнута, и четыре круглые дырки — черные, без крови — шли, как по линейке, через грудь — от остренькой ключицы до нижнего ребра. Руки, ладонями вверх, лежали вдоль тела. Подняв треугольный подбородок и приоткрыв пухлый рот, мальчик почти живым спокойным взглядом смотрел в потолок. Словно черные дырки в груди были не его…

Сквозь навалившееся безвоздушное пространство, спотыкаясь и едва не падая, Валентин вышел на улицу. Звенело в голове, бритвенно резала сознание боль. И яркие звезды в черноте тоже были болью. И сухой треск ночных сверчков. Потом в этот нестерпимый звон вошли похожие на булькающий кашель звуки. Валентин с трудом оглянулся. Желтый свет падал из окна. Смяв козырек егерской кепки, прислонился лбом к стволу чинары майор. Тот, что привел сюда добровольцев. Сперва показалось, что его тошнит. Но почти сразу Валентин понял, что майор плачет навзрыд. Выталкивает из горла вместе с рыданиями самые черные ругательства и колотит по дереву кулаками…

Дома Валентин с неделю сидел взаперти, пил стаканами дешевый импортный ром, чтобы забыть Саид-Хар. Потом крепко ударило по сердцу. Прибежавшая Валентина и вызванный ею знакомый врач долго приводили его в сознание. Но в больницу он не поехал…

Он узнал, что Валентина снова сделала аборт, и не стал орать на нее и прогонять, как в первый раз. Потому что зачем дети, если в мире нет для них пощады?

Полгода он совсем не работал, ни с кем не встречался, только с Сашкой иногда. Ему выплакал за бутылкой всю боль, весь кошмар, но легче не стало.

— Ты как-то все же давай… разгибайся, — говорил Сашка, вертя в пальцах невыпитый стакан. — И главное, руку лечи.

Руку Валентин сперва лечил. И у знаменитого хирурга, и у не менее знаменитого экстрасенса. Но три пальца — средний, безымянный и мизинец — так и не сгибались. Да и кисть не очень слушалась. Валентин бросил ходить к медикам и отказался от операции. В конце концов, левая рука-то. И вообще — наплевать на все!

В «Репейнике» он показывался редко, не мог видеть ребятишек. Все казалось, что они глядят на него через овал капроновой петли. И в каждом смуглом и темноволосом пацаненке виделся тот, лежащий навзничь. Как он смотрел в потолок. Будто в спокойное звездное небо…

Наконец Валентин совершил над собой жестокое усилие. Чтобы все случившееся «вынести за скобки», он сделал тушью рисунок «Заложники». Как трое мужчин и тоненький мальчонка стоят под белыми петлями на темном фоне из размытых теней, в которых угадываются фигуры автоматчиков. Разослал по редакциям. Напечатали рисунок две «неформальные» малотиражные газетки. В остальных отвечали: «Сделано, конечно, сильно… только вы же понимаете… сейчас и так все обострено…»

«С-свобода печати», — сказал Валентин. Однако было уже легче. Он малость оттаял. Сел за работу и сдал в книжную редакцию картинки для сказочной повести «Леший по прозвищу Леший-с-вами». И опять стал появляться в «Репейнике». Там уже заканчивали «Новые приключения Робинзона». А кроме того, он вернулся к своей «самой задушевной» работе — к «Сказке о рыбаке». Вернулся, хотя с этим любительским фильмом у него в свое время хватило приключений. Сейчас он делал все вручную, без компьютера. Не спеша, для себя… Опять начал с интересом приглядываться к серьезным светлоголовым ребятишкам восьми-девяти лет, отыскивая в них живые черты главного героя — маленького Князя. Потому и согласился, кстати, поехать в «Аистенок», надеялся и там поглядеть «князиков». Таких, правда, не оказалось, но все же он не жалел, что приехал. Еще больше оттаял душой… Кто же знал, что все кончится так скверно? Вчера этот гад Мухобой, сегодня — Абов…

Но, с другой стороны, не судьба ли это?

А Семен Семенович Абов еще раз крутанул барабан «бергмана» и вернул револьвер Валентину.

— Конечно, он не понадобится. Но держи для спокойствия. Только мальчишкам не давай играть…

— Не учи ученого.

— Да я так, не злись… — Он вдруг полез во внутренний карман и… достал еще один диктофон. Крошечный. Усмехаясь, вынул кассету размером с пачку бритвенных лезвий. — Держи. На память о нашей беседе. И в доказательство, значит, этого… чистоты намерений.